Таким образом в руках испанских королей собирались огромные богатства метрополии и ее колоний, а также налоги, взимаемые с Нидерландов, но их использование оказывалось непроизводительным. Получая из колоний золото, испанский абсолютизм и господствующий класс феодалов (в особенности—его высший слой), на который опиралось абсолютистское государство, совершенно не интересовались судьбами промышленности. Государство не поощряло ее развитие раздачей субсидий, авансов или другими формами материального поощрения мануфактуристов. В колониях же добыча железа квалифицировалась как уголовное преступление, и даже развитию сельского хозяйства ставились преграды, поскольку под запретом было разведение винограда, льна, оливок, шелковичных червей. Следовательно, испанский абсолютизм поглощал жизненные силы страны, но отнюдь не насаждал в ней промышленности, как это имело место в других странах Западной Европы (например, во Франции), в то время как слабая испанская промышленность особенно остро нуждалась в государственной поддержке. Его финансовые вымогательства лишались всякого экономического обоснования и влекли за собой более катастрофические последствия, чем в других государствах абсолютистского типа. Его экономическая политика стала реакционной, Зато непроизводительные расходы испанских королей не знали пределов, и роскошь двора поглощала огромные суммы. Одно строительство Эскуриала близ Мадрида при Филиппе II вызвало колоссальные расходы, так как одновременно сооружались дворец, монастырь и усыпальница для царствующей династии. Еще больше жизненных сил Испании поглощала королевская бюрократия. Едва ли не каждый пятый кастилец превратился в чиновника. Это объяснялось тем, что создание новых должностей и их распродажа давали призрачное обогащение королевской казне. Жадная толпа коррехидоров и других чиновников все более увеличивалась, эксплуатируя народ с помощью органов государства, расширяя легальный и нелегальный грабеж населения Испании.